ЖУРНАЛ «КАЗАКИ»

Виктор Анищенко,

кандидат юридических наук

Русскому поэту
Николаю Николаевичу
Туроверову –
посвящается

Почти все, наверное, слышали песни группы «Любэ» – «От Волги до Енисея», «Мой конь», «Уходили мы из Крыма» в прекрасном исполнении Н. Расторгуева и Н. Михалкова, но и сейчас мало кто знает о судьбе автора текстов этих песен – казачьего Поэта Николая Николаевича Туроверова. А было всё так:

В станице Старочеркасской Области Войска Донского 30 марта (18 марта – по старому стилю) 1899 года в семье потомственных казаков появился на свет мальчик – Николай Туроверов, которому в будущем суждено было стать «донским Есениным». Отец его – Николай Николаевич, был судебным следователем, мать – Анна Николаевна, тоже казачка – хозяйствовала по дому. В общем, может и не совсем типичная, но дружная и крепкая казачья семья. Все – «Николаевичи». Сгинули родители будущего Поэта уже после гражданской войны – то ли были расстреляны, то ли погибли в лагерях или ссылке.

Как и все казачьи ребятишки, уже в пять лет Николай свободно сидел в седле, а ещё по собственным воспоминаниям увлекался чтением и музыкой. Учиться он поступил в Каменское реальное училище, по окончании которого открывался путь в университет, однако, как и многим, родившимся на рубеже двадцатого века, сломала планы разразившаяся в 1914 году Мировая война. И было тогда Николаю всего 15 лет. Как и большинство казачьих мальчишек, того времени, он рвался на фронт воевать за Родину. Может быть, тогда и появилась у него любимая присловица: «Стой и не боись!». Вот что позднее писал Поэт о чувствах, обуревавших его в то время:

Разве не казалась в это время

Неизбежной близкая победа?

О, незабываемое лето!

Разве не тюрьмой была станица

Для меня и бедных малолеток,

Опоздавших вовремя родиться?

И вот эту любовь к Родине, эту жертвенность без тени фальши и позёрства, пронёс Николай Николаевич Туроверов через все годы своей жизни.

В 17 лет Николай поступает вольноопределяющимся в Лейб-гвардии Атаманский казачий полк, с которым и отправляется на фронт. Участвует в боях, а в сентябре 1917-го откомандировывается в Новочеркасское военное училище, куда был зачислен портупей-юнкером для прохождения ускоренного курса и производства в офицеры.

Жизнь опять внесла свои коррективы – грянула революция. На Дону атаман Каледин, но казачество устало от войны, казачество ещё верит большевикам, ещё думает, что грозовые кровавые вихри междоусобицы обойдут стороной, сохраняя прежний жизненный уклад. Не обойдут. На Дону, через Ростов уже идут эшелоны с красногвардейцами и матросами. И в это смутное время чуть ли не самой боеспособной воинской частью атамана Каледина стал отряд легендарного есаула Чернецова – первый белый партизанский отряд на Дону, состоявший в основном из кадетов, юнкеров и гимназистов. И Николай, вместе с младшим братом Александром, – в его строю. Беззаветно сражается этот небольшой отряд практически необстрелянных мальчишек под Новочеркасском и Ростовом, в Александровске-Грушевском и под Макеевкой. Потом об их подвиге эпитафией будет написано:

«И за грехи своих отцов

Шли дети к смерти одиноки

И впереди их Чернецов»

За эти зимние бои юнкер Николай Туроверов был произведён в хорунжие.

Чернецов погиб, атаман Каледин застрелился, Новочеркасск пал. С походным атаманом Поповым в Сальские степи ушло не больше двух тысяч человек. Начался так называемый «Степной поход» 1918 года, с боями и верой в то, что казачество «проснётся» и восстанет против силы, разрушающей на своём пути всё, чему верили, что ценили и чем жили казаки. За два с половиной месяца отряд выдержал три десятка боёв. Вот что потом напишет об этом времени Николай Туроверов:

Запомним, запомним до гроба

Жестокую юность свою,

Дымящийся гребень сугроба,

Победу и гибель в бою,

Тоску безысходного гона,

Тревоги в морозных ночах,

Да блеск тускловатый погона

На хрупких, на детских плечах.

Мы отдали все, что имели,

Тебе, восемнадцатый год,

Твоей азиатской метели

Степной – за Россию – поход.

А дальше была Гражданская война. Бои на Дону и Кубани, в Крыму на Сиваше, и отступление, эвакуация, когда раненого (уже четырежды) начальника пулемётной команды Атаманского полка подъесаула Николая Туроверова внесли на один из последних кораблей, отходивших из Севастопольского порта в безызвестность на чужбину. Именно Поэту принадлежат строки, ставшие впоследствии лейтмотивом одного из самых пронзительных эпизодов фильма «Служили два товарища»:

Уходили мы из Крыма

Среди дыма и огня,

Я с кормы всё время мимо

В своего стрелял коня.

А он плыл изнемогая

За высокою кормой,

Всё не веря, всё не зная,

Что прощается со мной.

Сколько раз одной могилы

Ожидали мы в бою…

Конь всё плыл, теряя силы,

Веря в преданность мою.

Мой денщик стрелял не мимо,

Покраснела чуть вода…

Уходящий берег Крыма

Я запомнил навсегда.

Он плыл, покидая Родину на греческий остров Лемнос, рядом была жена – Юлия Александровна Грекова, медсестра одного из крымских госпиталей. За две войны – четыре ранения, родители, оставшиеся в большевистской России, а впереди – чужая страна и пересылочный лагерь с продуваемыми ветром бараками, 500 граммами хлеба в день и французско-греческими надсмотрщиками. О том времени как анекдот передаётся следующий диалог темнокожего сержанта-вербовщика и русского офицера:

– Кем вы были в мирной жизни?

– В мирной жизни, господин сержант, я был генералом!

Оклемавшись от последнего ранения, Николай Туроверов вместе с женой переезжает в Сербию, где работает грузчиком, мукомолом, лесорубом, а в 1922 году вся семья перебирается в Париж (к тому времени у Николая и Юлии уже рождается дочка – Наталья). Там поэт работает грузчиком на разгрузке вагонов. И тут ему чрезвычайно «везёт» – он устраивается шофёром парижского такси. По тогдашним обстоятельствам это был «счастливый билет». Говорят, старенький «Рено», которым управлял Николай, сохранился до сих пор в гараже потомков поэта. В свободное от работы время, а его было не так уж и много – надо было кормить семью, Туроверов посещает лекции в Сорбонне, пишет стихи, осмысливая пережитое:

Мне стыдно поднимать глаза

На самохвальные писанья.

Была гроза, прошла гроза, –

Остались лишь воспоминанья;

И вот, во имя новых гроз,

В молниеносной передышке,

Пиши о том, что перенес

В крови, в слезах, – не понаслышке.

Первые же выступления и публикации принесли Николаю Туроверову славу и признательность слушателей и читателей. Ведь работая официантами, шофёрами, грузчиками, они оставались русскими учёными, офицерами, юристами – русскими патриотами. В поэзии Туроверова не было неискренности, фальши, не было назойливости и обречённости многочисленных ресторанных репертуаров а-ля «Вольный Дон». В его строках была надежда, воля к жизни, любовь к далёкой России:

Опять в бистро за чашкой кофе

Услышу я, в который раз,

О добровольческой Голгофе

Твой увлекательный рассказ.

Мой дорогой однополчанин,

Войною нареченный брат,

В снегах корниловской Кубани

Ты, как и все мы, выпил яд, –

Пленительный и неминучий

Напиток рухнувших эпох

И всех земных благополучий

Стал для тебя далек порог.

Иван Бунин написал о его стихах: «неподдельная прямота, лишенная нарочитого упрощения». Очень быстро Николай Туроверов получил заслуженные популярность и признание среди русской эмиграции. Его называли «Бояном казачества».

А ещё Николай Николаевич, покупая документы и реликвии, вместе с бывшими сослуживцами, собрал архив казачьего Атаманского полка, открыл в собственной квартире музей полка, там же хранилась знаменитая коллекция генерала Ознобишина, в которой было более десяти тысяч старинных русских книг, гравюр и предметов старины. Не останавливаясь на этом, Поэт инициировал создание парижского «Кружка казаков-литераторов», редактировал журнал «Родимый Край» и сборник казачьих песен, организовывал в Париже выставки «Казаки», «Суворов», «Пушкин и его эпоха» и, не считаясь с историческим самолюбием парижан, – выставку «1812 год».

Всё это не помешало Николаю Николаевичу в 30-х годах поступить на службу в один из крупнейших парижских банков, где он проработает без малого сорок лет, заслужив медаль «За долгую и безупречную службу». Энергия этого человека казалось, просто не укладывалась в среднестатистическую активность «русского парижанина» 30-х годов.

Что теперь мы можем
и что смеем,

Полюбив спокойную страну,

Незаметно, медленно стареем

В европейском ласковом плену.

И опять история пожелала сделать резкий поворот в жизни Поэта – началась война, нацистская Германия напала на Францию. Третья война в жизни Николая. В 1939 году Туроверов добровольно поступает на службу во французский Иностранный легион. Опять война, на этот раз в Африке, на границе Сахары. Именно об этом периоде жизни пишет он в своём стихотворном цикле «Легион»:

Иностранный легион.

Первый конный полк. Конечно,

Самый лучший эскадрон,

На рысях ушедший в вечность…

В 1940 году Франция была оккупирована, командование Иностранным легионом перешло к правительству Виши, союзному Германии и в 1941 году Николай Туроверов, уволившись из легиона, больной белокровием и лихорадкой, возвращается в Париж.

Сейчас в статьях о жизни Поэта принято писать, что в период своей службы в легионе, он якобы участвовал в боях с немцами, воевал на стороне антигитлеровской коалиции, был чуть ли не участником «французского Сопротивления» и т. д. Ничего этого не было. Николай Николаевич всю свою жизнь избегал фальши, ненужного позёрства, ненатуральности фактов. Наверное, и нам потомкам, не стоит описывая его жизнь, придумывать ему дополнительные подтверждения патриотизма – поэту это не надо, свою любовь к Родине, своё мужество, он доказал всей своей жизнью.

Итак, вернувшись в Париж, Н. Н. Туроверов занялся собиранием архивов и библиотеки для передачи её на Дон. О том, как ему жилось в это время, говорят его строки из письма Ознобишину в январе 1943 года: «…Перебиваемся с хлеба на квас. Устроился на каторгу. Принят чернорабочим на завод Рено. Страшно устаю, но продолжаю писать. Мало сплю, боюсь, что снова вернётся моё белокровие». Так что и коллаборационистом Туроверов тоже не был. Просто между любовью к Родине и любовью к государственной власти иногда пролегает очень глубокая, страшная и кровавая пропасть.

В послевоенном Париже Николай Николаевич занимается любимым делом – пишет стихи и прозу. Его произведения печатаются в эмигрантских журналах «Перезвоны», «Возрождение», «Современник», «Грани», в альманахе «Орион», в «Новом журнале». Его стихи включены в послевоенные антологии «На Западе», «Муза диаспоры», «Содружество». О Франции он писал:

Лучшие тебе я отдал годы,

Все тебе доверил, не тая –

Франция, страна моей свободы,

Мачеха веселая моя.

Но мыслями он был с Родиной, Россией, Доном:

Но в разлуке с тобой не прощаюсь,

Мой далекий отеческий дом, –

Перед Господом не постесняюсь

Называться Донским казаком.

Как же истово, исступлённо, преданно и искренне надо любить свою землю, своё Отечество, чтобы после стольких лет разлуки, написать такие строки:

Я знаю, не будет иначе.

Всему свой черед и пора.

Не вскрикнет никто, не заплачет,

Когда постучусь у двора.

Чужая на выгоне хата,

Бурьян на упавшем плетне,

Да отблеск степного заката,

Застывший в убогом окне

И скажет негромко и сухо,

Что здесь мне нельзя ночевать

В лохмотьях босая старуха,

Меня не узнавшая мать.

В 1950-м году умирает жена поэта, верный его спутник на всех перипетиях судьбы. Николай Туроверов на очередной удар судьбы, очередную беду, откликается следующими строками:

Всё тот же воздух, солнце…

О простом, О самом главном:
о свиданье с милой

Поет мне ветер над ее крестом,

Моей уже намеченной могилой.

В последние годы жизни Николай Николаевич часто болел. Скончался русский поэт во французском госпитале Ларибуазьер 23 сентября 1972 года. Похоронен он был на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа в Париже. Вот, если хотите, его завещание, его последняя воля:

«Не со сложенными на груди,
а с распростертыми руками,

готовыми обнять весь мир,
похороните вы меня.

И не в гробу, не в тесной домовине,

не в яме, вырытой
среди чужих могил,

а где-нибудь в степи поближе
к Дону,

к моей станице,
к старому Черкасску,

на уцелевшей целине,
меня в походной форме

положите родного
Атаманского полка.

Кушак на мне потуже затяните,

чтоб грудь поднялась,
будто бы для вздоха

о том, что всё на свете
хорошо…».

В 2012–2013 годах инициативная группа пыталась добиться разрешения о переносе праха Николая Николаевича Туроверова и его близких на Родину, ближе к родной станице, но в мае 2014 года французский суд г. Лонжюмо запретил перезахоронение останков поэта, его жены и дочери.