ЖУРНАЛ «КАЗАКИ»

«СКАЗ ДЕДА ЕВСТРАТИЯ О ПТИЦАХ»

Виктор Ом

Мультипликационный киносказ
для сериала о Донском казачестве

«Птицы занимают видное место в русских народных сказках,
причем с очень определённой и верной характеристикой»
народных названий птиц у нас, по-видимому, больше чем в других европейских языках. Для этого достаточно обратиться к таким источникам, как «Сказание о птицах» или к «Слову о птицах небесных»,
«Совету птичьему» и т. п.

В этих памятниках упоминается до 70 названий видов птиц
и, что особенно характерно, не только охотничьих видов, но и многих певчих, дятлов и чаек и т. п. В современном русском языке около
250 видов птиц, и не только охотничьих, имеют народные (не книжные) зоологические имена. Это, конечно, указывает и на наблюдательность наших предков и на их большой интерес к природе».

… И дед Евстратий глядя на отблески заката, что распластались и улеглись яркими огненными красками на тихой водной глади Дона, стал рассказывать казачку Гораздику притчу – легенду о птицах донских…

– В старыи- старинныи времена все птахи наши, какие обитались здеся на Дону, теперь прилетають к нам только на лето. Раньше они так не делали…

– Это как же? – спросил Гораздик, и быстро набрал на клавиатуре своей чудо- планшетки слово – Птицы.

– Ды, вот… не было у них такой охоты улятать с Дону родного.

Прикормилися… а лететь требовалось да-ле-ко-о-о… Дело не шутейное- силушек то скольки требовалося, – раздумчиво отвечал старый казак Евстратий, – А Тольки началося и у них, как у людей частенько бывает… Стали они друг дружке гутарить при встрече, что мол, теснота сделалась навкруг, шо жить стало невпролёт… Что кормов нехватка, а главное жарища ды зной неукротимый – хочь караул кричи от злой жарищи, а в степи так совсем невыносимо- яйца гниють, числом детёнышев не прибавляется, обчим, горе ей богу! Ну и дальше пошло… заговорили, что мол, треба другие места подыскивать для летнего времени, ой треба! Дошло и у них то дило до предводительства- атаманства. А командование в то времечко седое – древнее над всеми птахами Дона нашего осуществляла Орлица… Ну, то была, ей богу – воистину царица!

Лихой иенерал – гусар и большой стихопевец, дюже преданный друг казаков – донцов, герой войны 1812 года – Денис Давыдов написал такие строчки, навроде как будто специально для сказа энтого:

Орлица Царица

Над стадом птиц была,

Любила истину,
щедроты изливала,

Неправду, клевету
с престола презирала.

За то премудрою из птиц
она слыла,

За то её любили,

Покой её хранили.

Г. П. Дементьев.
«Птицы нашей страны»

И вот, собрала Орлица всех птахов донских на Большой Круг и там стали все гадать как жить – быть дальше с энтими пронблемами. Тут и две совы объявилися. Погляди, совы те, даже спать не стали, так затребовалось им на собрание всех птиц попасть. Вот они первые и прогукали, – А чё тут думать – гадать?

Надо послать кого-нибудь из наших птах в самые дальние края и там высмотреть хорошие удобные, а главное, конечно, какие есть посытней места, а потом и всем рвануть туда. И зажить себе, сытно та счастливо!

Все – все птицы враз согласились с этим предложением совушек тех полусонных. А далее стали выбирать, кому лететь в те далёкие края. Недолго и это рядили- гадали, остановились на длинногом и гонористом Журавле. Его и стали выбирать, хотя и не всем он был по душе… Но ответственной была задачка, а у него подходящие аргументы имелись.

– А что!- протрёкала сорока, – Журавлик наш – птица видная, степенная и важная. Умная и осторожная. Все знают, что Журавль отлично летает и прекрасно ходит хочь по- самому топкому и противному болоту, потому как ноги у него длиннющие прям на зависть!

Словом решение Круга объявил старый седой ворон. Он и прокаркал: Даём Журавлю три года сроку, потому как предстоит ему облететь не ближний свет, а обследовать три края далёких, три страны: на Западе, Севере и Востоке.

Не долго собирался Журавль – ранним утром и улетел…

Дед Евстратий замолчал и усмехнулся, – Ну, а тут треба и про одного ухорька- молодца порассказать. Вроде как шаг в сторонку зробим, тольки не на долго…

Гужевался там серёд птахов и энтот ухарь – Чирок. Был он покрасивше многих птах: а то, как жа! – пёрышки ейныя так и играли ярко- зелёным цветом- отливом. Головешка такая расписная да вся аккуратненькая и тож с отливами – красотами – загляденье для всех пташек женского полу. А тут жа ещё и других нужных особинастёв хочь отбавляй имелось у того Чирка. Был он «парубок горячий» востроглазый и завсегда отличался озорством и юрковатостью, неугомонной весёлостью, а особливо обожал… волокитство!

И тут ужо первенство удерживал, ни с кем не хотел делиться энтим чимпиёнсвом своим.

Такой вот «кренделёк» был – «хочь корову подои, хочь бычка!»

– Деда, ну шо ещё за волокитство ты выдумал? Ты так прямо и говори – бабник был тот Чирок. Не казак, а бабник!- прервал деда Евстратия молоденький кадет Гораздик. И вмиг на его смуглый щеках взыграли алые кружочки- заволновался казачек…

Но старый казачина только весёлым глазом блеснул на хопчика – дружка своего, и опять усмехнушись, многозначительно поднял у небу свой скрюченный заскорузлый палец и с «ахом» продолжил, – А женскому полу такие веселыи казачки страсть как нравятся! Да и завсегда ндравились… Они телушки враз завлекалися… так повелося видать не только у людей – птахи вишь… тожа, не без грешков…

Ну, стал быть, как только Журавель наш улетел на задание от птиц всего Дона, Чирок зараз жа и начал ухажорствовать навкруг Журавлихи. И тут случилося самое неладное – он ей, шельмец энтот, шибко приглянулся ды пондравился!

Они и сошлися без обдумываний, да и зажили себе знатно. Ды так жа гарненько, что Чирок даже и заселился к Журавлихе той, птахе такой неверной… То было, казачок мой, самое настоящее предательство, – с грустинкой и уже совсем тихо выговорил дед Евстратий, – Как и у нас, людей- человеков частенько, ой, частенько, случается… Ну что ж, предательство так предательство, из песни как говорится слова не выплюнешь.

И старый казак замолчал… Гораздик смотрел на него, ожидая, что ж поведает старик, но тот всё молчал, а когда заговорил – слова его обратились не к птицам, а к предательству.

– Ох-хо-хох… нету и, правда, на свете ничего горше предательства. Нету! Какая ж тяжелая эта язва… А всякое поведение – будто зерцало, в котором каждый являет своё настоящее лицо.

Дед Евстратий вздохнул и будто опомнившись, улыбнулся глядя на Гораздика и сказал, – Ну так вот, что ж было дальше? А вот что…

– Те три года прошли – будто день да ночь. И вот жа именно ночкой тёмною и раздалось в темноте, да прямо над самим же Доном рекою – курлык, курлык!

Журавлиха хоть и крепко спала но энто знакомое курлыкание услыхала и прям сомлела от страха… Да, энто был он- Журавель, её муж законный заявился…

Птах – разведчик в свой родной курень прибыл. К женушке своей, Журавлихе. А шолопай Чирок тот, тольки и успел шмыгнуть – заховаться под гнездо.

Журавель, притомлённый с дальней дороги ничего и не заметил… не почуял даже, что измена и предательство ужо поселилися в его гнезде- курене. Обнял он крылами своими Журавлиху – жену, приголубил да сразу и сказал ей: Лапушка моя, а я всё ж таки нашел славныи места на дальнем севере. Обширные и привольные, и кормом изобильные. Вот где можно будет нарожать своих птенчиков – журавлят, сколько захотим!

Там уже нам ничего не помешает… Но ты же знаешь, любезная моя женка, что я далеко не дурак. Завтра, когда соберётся Птичий Круг, чтобы выслушать мои рассказы, я и заявлю всем, что на Севере том хуже чем где- либо, а вот потом только мы с тобой одни и улетим туда – на Север дальний – и заживём там с тобой, дорогуша моя, на славу и в удовольствие: и никто-никто нам не помешает, ура!

И прям тут случилось такое причудливое обстоятельство…

– Чирк! Чирк! Чирк! – вдруг пырсхнул Чирок ды и выпулился из- под гнезда журавлиного.

Журавель так и замер было от переполоху не чайного, и от энтого заорал что было мочи, – Что это, жана? Что деется у нас в дому?!..

– Ох-ох, любезный мой муженек! – ахнула энта хитрющая шельма – предателька Журавлиха, ды и давай выкручиваться сдобным крендельком…

– Ой, муженёк мой, Журавлик родный, ды вот мне здеся теперь всё так и чудится… Да-да, этто сталося как ты улетел, а я от печали и тоски ноченьки не спала всё слезьми истекала и покоя не знала… Вот оно всё и сталося со мной такое… кричи да свистит кругами возле меня. И то поёт и хохочет, а порой даже как будто стонет, а порой и рыдает как дитятко брошенное…

Журавель глядел на жонку теперя влюблёнными глазами – жаль ему стало её, вот и говорит тогда, — Ты роднуля поуспокойся, этто случается когда тоска сердцем завладевает. Тоска да скорьби одолеют – бывает. Тут Журавель даже вздохнул и погладил крылом свою изменницу Журавлиху, приголубил её, шельму бесстыжую! А она стервь, так и разнежилась, заворковала прямо…

И всё б оно может быть и осталось только в гнезде у Журавля того, да на лихую годину рядом оказалась малюсенькая уточка- кряквица. Она тож на тех кустах примостилась на ночевку. Она тому ухажору- ухарю Чирку сродственницей приходилась. Оно может и это б всё сошло, ды больно слаба была та уточка на язычок. Ну, бывают и меж людей такие бабёнки – казачки, што горе прям. Невоздержанность язычка што напасть бесовская, а сам язычок распекает пожарчей красного перца. Ну всё разнесуть по белу свету – как та муха мякробы…

Ещё и не рассвело как следывает, а она шустряка-коротыжка понесла, понесла, понесла… Разлетелась новость, что я дескать знаю — такое знаю! подслушала своими законными ушами…

– От ты к примеру востроглазый, знаешь что Журавель–то наш уже возвернулся, а? — спросила уточка прям на лету у мрачного с утра и ещё голодного ястреба.

– Ну так и чё? — хмуро и насуплено взглянул на уточку ястребок ды и полетел дальше.

– А то, степняк, что у тебя не только хвост куцый, но, печальей то, что и думалка у тебя  – такая же!

– А без оскорблениев шо нельзя? — всё так же мрачно прогундосил ястребок.

– То-то и оно, сизокрылый, что Журавлик наш, хвалёный разведчик, восхотел загубить весь птичий род наш  – донской!

– Не загутарилась ли ты, свиристёлка коротконогая да крученная? Этакая степенная птица как Журавль никогда не станет дееть дурное дело, —
теперь гневливо прокричал ястребок и презрительно взглянул на уточку.

– А вот и сделал, глазастый… сделал! Слушай степняк упрямый, слушай и внимай! Я совсем случайно, услышала разговор Журавля с его женушкой, ейной гулливой Журавлихой. И он ей так прямо и баял как тебе говорю, что на том Севере дальнем есть удобные места для летовки нашей… А вот Кругу Птичьему стало быть главному собранию всех птахов Дона, он сбирается донести, что на Севере дескать очень всё погано да оче-ень скверно… Только сам змей подколодный, сбирается улететь со своей женушкой. Только он да его Журавлиха! Теперь ты понял, глазастый? Али видеть – видешь, ды начаво не слышишь, да!?- и тут Уточка проворно юркнула в сторону от ястребка, упорхнула – от греха подальше…

– Ты ж токо погляди, – всё не унималась и бормотала себе под нос уточка – кряква, усевшись на ветку куста дёрна, — Каков он всё ж подлец и мерзавец! Ну ничего, крендель длинноногий, погодь милай мой, я тебе ещё припомню как ты насмехался надо мною при всём птичьем базаре… Хохотал, что у меня короткие ножки. Ничего – буде тебе горлопан, буде!

… И вот опять собрались птахи донские на свой Круг – Собрание.

Собрались в энтот раз все – и большие и малые. Даже старцы – батяки пожаловали, и самые малые чадушки были тут как тут. Самый старый на Дону седой Коршун- степняк, председатель стариковского совета, даёт значится, баить своё слово Журавлю – разведчику, знатному путешественнику – на всякие земли дальние.

Журавель вышел в самый центр майдана и так гонористо выставил вперёд одну свою длиннющую ногу, крылья потрепал свои и свысока оглядел всё честное собрание птичье. Чему-то еле заметно усмехнулся, а потом и прогутарил таковы слова:

– Был – побывал я, и на Западе, и на Востоке, и скажу вам – там всё одно! Можно сказать, как и у нас на Дону – теснотища да жара несусветная. Зной, песок и пылюга нестерпимые… А корму меньше нашего. Поглядел я поглядел, а опосля и полетел на Север. И скажу вам братцы – крылатцы, чудом, елечки- елечки, удалось мне возвернуться оттель. Там жуть какие холода! И ещё беда не меньшая – туманы непроглядные. Кажись вечные, а густые, как молоко… и аж обжигают холодиной… Лета на севере вообще нет! Вы представляете птахи? Нет лета! Всё зима да зима- растительности, как говорится- кот наплакал. И ещё напасть имеется там – громадные хищные птицы! У них такие клювы, што тебе ножи пиратские, да даже похлеще. Прожорливые те хищники северные как изголодавшиеся черти – не появляйся пред глазом им. Жестокие они зверюки – змеи те, хищники… А когти у них, хлеще косы с какой смертушка по дорогам шляется… так – то вот, други мои, птахи. Так что, собратья мои крылатые, ежели кто полетит туда, то уже не воротится – факт! Хлипкое дело и безнадёжное…

– А сам –то как возвернуться сумел, а? – вдруг громко как могла воскричала Уточка – Кряква. Ну, а дальше и началось… Она заявляет всему честному Кругу, – Не верьте вы энтому предателю длинноногому, всё он трындит, и всё- то одна брехня! Только прометнувшей ночкой женке своей Журавлихе этот завирала распевал совсем иное. И баял про то, что он оченно даже вознамерился воспользоваться всеми удобствами Севера, а ещё говорил, что собирается там расплодить многих птенцов. А поди ж ты, вышло что и я всё услыхала. И знаю теперь умысел этого Журавля- брехуна, этого предательского и недостойного называться донским, птаха, энтого бессовестного насельника, – всё также громко и обличительно – строго прокричала маленькая Уточка – Кряква.

– Ах ты, пигалица- недоноска, да как ты смеешь сволочь этакая позорить меня благородного Журавля перед почтенным Кругом, перед всем Птичьим Собранием?- возопил тут ошалевший от злости Журавель, вмиг поднял- взъерошил свои крылья и вихрем бросился на малютку. Крупные птицы от растерянности и неожиданности своей не успели кинуться ды и защитить бедолагу Уточку, а большой и злобный птах Журавель до полусмерти избил – покалечил крошку… Вывихнул её лапку, оторвал пол хвостика, ушиб шею, ды так что она повернуть голову не могла, только всё кричала – крякала от болей… Журавель, наверное, и совсем бы убил бедняжку, если бы всё собрание птичье не бросилось спасать маленькую пёструшку…

Тогда от имени всех птиц обратился к Кругу Камышовый Кулик, – Ты Журавель гутаришь про благородство своё, а ведешь себя по -хужей нырка шелопутного. И разгорячился ты так не заздря – была видать на то причина. А измолотил Утёнка малого ты напрасно. Мы все птахи донские такого действия не одобряем, ты забыл видать, что Утка та – птаха семейная… Ты только по -глянь – она еле- еле дышит. А я тебе так скажу – мы все теперь тебе перестали верить – доверять, а еже ли прямо сказать – не верим!

Наконец, птахи все успокоились… В птичьей толпе так рассудили – если бы Журавель гутарил истинную правду, он бы не стал так ожесточаться и калечить маленького Утёнка, безобидную птаху донскую.

– Дило это ясное, – прокричала теперь галка, бедолага Уточка, не удержалась да и высказала всё то, что услыхала ночью. За что и поплатилась… Ну а нам треба зараз же послать кого – нибудь другого на тот Север. Пускай теперь сам молодой царевич Орёл, наш, королевич и полетит. Ему подвиги и слава ой, как требуются!

Всем нам известно – Орёл наш, птица очень умная, шибко дальнозоркая, а ещё и храбрая! Ну и само собой – птах молодой, сильный и скоролётный…

Вот и дадим молодцу – Орлу год сроку и будем опять ждать результат путешествия.

Ну, а пострадавшая Кряквочка нехай теперь лечится та получше кормится… конечно, за счёт этого пентюха, длинноногого – Журавля. Ему это будет уроком, что б больше он не распускал ни крылья свои, ни оглобли – лапы, ни клюв- тесак! И что б знал – на суды – пересуды у нас есть Птичий Круг, где всё решается по – справедливости!

Ранним утром, ещё до восхода солнца, быстрокрылый Орёл- царевич, улетел на Север, а ровно через год, новой и молоденькой ещё весною, возвернулся он на Дон родной.

Опять собрались птахи – донцы на Большой Круг…

Гордая за сына своего Царица – Орлица повелела сыну сказывать – где был и что видал…

Орёл сразу и доложил, что на Севере нашел он обильные кормом прекрасные места. И самое главное – для вывода птенцов, там есть как нельзя удобные и самые лучшие места. И никаких страшных хищных птиц он, Орёл, там не встретил… так, что выходит Журавль и в самом деле наплёл честному Кругу бессовестной брехни! – так закончил свой рассказ, уставший с дальней дороги, но такой счастливый, Орёл – молодец.

… Ещё и договорить Орёл не успел, как поднялась средь птиц несусветная суматоха, шум и гам… Птахи донские кинулись по своим гнёздам, деревьям, сарайчикам та дворам станичным, а кто и в степь – готовиться к отлёту! В далёкий и неведомый северный край. Суматоха так и безумствовала до самого рассвета следующего дня.

А утром, солнце ещё не показалось из-за холмов – курганов донских, ещё над Доном парил – плавал и курился голубой туман, а прямо на степном просторе, на высоких холмах – курганах, собрались несметные стаи птиц.

– Дорогие други мои! Уважаемые старики и однолетки мои, я прошу у вас слова. Позвольте ж мне обратиться… В прошлом годе, для меня таком несчастном, этот злодей Журавль исколошматил меня, совсем безвинно – за правду… И что ж теперь выходит братцы и сестрицы? Куда ж я такая хромая и больная теперь поденусь,? Без вашего общества, без участия вашего- без корешей и подружек моих, да просто знакомых хороших, я остаюсь здесь на погибель верную! Вы ж только погляньте сами на меня- косая, хожу боком, а голова так и крутится- крутится всё, как карусель на ярманке… Вы погляньте на меня, хоть чуток тёплым сострадательным глазом, жалостливым та милостивым, и сразу поймётё каково мне остаться одной- одинёшенькой…

И Уточка – Кряква разрыдалась вкрик- безнадежно… И вновь истошно закричала, – Отцы и матери, деды и други мои, умоляю вас, решите ж как-нибудь и мою участь, пока ещё не оторвались вы от земли донской, родной кормилицы нашей! Помогите ж мне, умоляю!

Всё птахи, все стаи их бесчисленные, так и замерли- стихли… А потом мигом вскинулись и так закричали, загадлели да засвистели. Галдёшь такой поднялся, что земля содрогнулась, а Дон ещё тише стал, вода вроде так и замерла в нём… не каждый день он такое видел, и не каждый год…

– Да-да, други, правду гутарит калека- Уточка, правду! И действительно погибнет она бедолажная, погибнет не за цапову душу… Ох, погибнет без помощи и догляда, без корма та догляду! Так что же это, донцы – птицы- вот так дать угробить своего ж собрата, сестрицу свою донскую пташку? Это ж, птахи донские, для всех нас несмываемый ничем позор и срам на века – вечные! Подлость невидимая и не слышимая! А так как виноват в горюшке – беде её Журавль, да ещё и зато, что так бессовестно брехал всем нам, нехай этот шелапут бесстыжий и ответит «на всю катушку»- и за всё!

А наказом ему будет такое решение – нехай он таскает на себе на Север и обратно нашу израненную Уточку- Крякву. И так нехай будет теперь до скончания века!

И все птицы, а их собралось тысячи и тысячи все загалдели, закричали, засвистели в знак поддержки такого приговора Журавлю, и в знак согласия. И многие – многие прокричали, – Нехай и другим птахам это станет крепким уроком!

С тех самых пор уточка – кряква садится на спину журавля и он несёт её в далёкий – предалёкий северный край… А потом и обратно- на Дон. Наверное, потому часто бывает так, что Журавль не долетает до самого дальнего Севера, – очень притомляется, устаёт в пути… всё ж тяжко тащить ещё и крякву на своей спине…

А вот молодого Степного Орла- царевича, за его большую заслугу перед всеми птицами Дона, перед всем этим громадным птичьим царством, так и стали называть – Орёл – Царевич, Казак- герой!..